Правильно написанная вакансия дает в разы больше релевантных откликов. Расскажу, как пишу я.

Название

• Название компании уже написано где-то рядом, не повторяйтесь
• Раскройте, чем будет заниматься сотрудник

Обязанности

• Не повторяйте название вакансии
• В паре предложений расскажите, чем занимается компания. Подробнее можно написать в профиле на Бластиме или на сайте. Как понять, что у вас слабый текст о компании
• Используйте глаголы
• Если обязанностей больше пяти, уберите наименее важные и обсудите их на собеседовании — для конкретных кандидатов список в любом случае немного изменится
• Больше конкретики: задачи, приборы, методы, программы.

Требования

• Избегайте обязательных требований и позвольте кандидату самому решить, подходит ли он. Не страшно просмотреть десяток лишних откликов — страшно пропустить самородка, который слегка не вписался в жесткие рамки.
• Поэтому хорошее требование следует из особенности работы.
• Кандидаты хоть раз говорили, что они безответственны и некоммуникабельны?

 Условия

• Меньше общих слов, больше конкретики.
• Переступите через себя и укажите зарплату: тогда вам поверят до конца. Не бойтесь, если верхняя граница вдвое больше нижней. Не бойтесь предложить на собеседовании меньше. Напишите мягко и честно: «Предполагаем, что оклад составит от 70 до 120 тысяч рублей».

Мы поможем улучшить текст и привлечем в 3-4 раза больше кандидатов через соцсети и рассылку.

Острова Тихого океана — настоящий рай на Земле. Но, в силу того, что водные пространства Тихого Океана практически безбрежны, их заселение требовало от человека безграничной смелости и огромного мужества. Хорошо понять все трудности освоения Океании позволяют следующий пример — если сушу всех континентов: Евразии, Африки, Австралии, обеих Америк и Антарктиды собрать в Тихом Океане то, окажется, что и в этом случае, она не сможет перекрыть его площадь целиком. Поэтому расстояния между отдельными частями региона разделены колоссальными барьерами. Так расстояние от Маркизских островов до ближайшего архипелага Туамоту составляет 1000 километров, а расстояние от Гавайских островов до ближайшей суши еще выше и превышает 3000 километров. Но даже такие практически непреодолимые преграды не могли остановить человека, и почти все пригодные для жизни острова Тихого Океана были освоены и стали обитаемы. Кем же являются обитатели Океании? Где стоит искать предков этих отважных мореплавателей, не побоявшихся покорить просторы самого большого океана Земли? В каких частях света обитают родственники этих людей?

Структура населения Океании

Согласно данным антропологии, население Океании гетерогенно. В нем можно выделить несколько групп, имеющих совершенно разное происхождение.

Первую группу составляют полинезийцы — жители наиболее удаленных от всех континентов островов Восточной и Центральной части Тихого Океана. Таитянки Гогена (рис. 1) и строители каменных статуй острова Пасхи (рис. 2) — представители этой группы населения. Кроме этих двух островов полинезийцы обитают также на островах Маркизских островах, Туамоту, Самоа, Тонга. К ним относится также коренное население островов Гавайского архипелага и маори Новой Зеландии. В отношении происхождения полинезийцев предлагались разные экзотические версии. Так известный путешественник Тур Хейердал даже считал, что их предками являются индейцы (Heyerdahl 1952). Все же наиболее убедительно происхождение полинезийцев от монголоидных популяций Юго-Восточной Азии, которые в ходе изоляции и дрейфа обрели на островах Тихого океана своеобразные черты (Pietrusewsky 2003, Katayama 1996).

Рис. 1 Слева — Гоген. Женщина, держащая плод (Куда идёшь?). 1893 г.
Справа — Гоген. Две Таитянки. 1899 г

Вторую группу составляют меланезийцы — смуглые обитатели “черных островов” (рис. 3) Они имеют общее происхождение с папуасским населением Новой Гвинеи. Более удаленные родственные связи также объединяют обе группы с австралийскими аборигенами (Культура народов Австралии и Океании 1974). Популяции папуасов и меланезийцев составляют основное население островов западной части Океании: Новой Каледонии, Вануату, Соломоновых островов, архипелага Бисмарка и Новой Гвинеи. Различие между папуасами и меланезийцами сводится к следующему. Меланезийцы обитают в прибрежной зоне, их быт связан с морским рыболовством, и в отличие от папуасов они чаще — носители австронезийских языков, на которых говорят полинезийцы. Папуасы чаще связаны с внутренними областями островов, и их представители обычно являются носителями самостоятельных папуасских языков. Однако границы между этими группами не всегда четко и однозначно обозначены, поэтому в дальнейшем для избегания путаницы эти названия будут употребляться вместе, без уточнения возможных смысловых отличий между ними.

Рис. 3 Фотографии меланезийских подростков

Среди населения Океании также можно выделять еще третью группу — микронезийцев. Это жители северных островов региона, которые обитают на архипелаге Палау, а также на Каролинских, Маршалловых, Марианских островах. Их популяции имеет промежуточные черты, между двумя предыдущими группами, и вероятно сформировалась за счет их взаимного смешения, возможно еще и при участии дополнительных миграций со стороны Азии в более позднее время (Культура народов Австралии и Океании 1974).

Данные генетики выделяют в населении Океании те же две основные группы: 1) полинезийские и 2) меланезийско-папуасские популяции (Scoglund 2016, Malaspinas 2016, Moreno-Mayar 2014, Wollstein 2010, Kayzer 2008, Kayzer 2006). Основу генофонда полинезийцев, составляет кластер, который связан по происхождению с населением Восточной Азии (Рис. 4). Основу генофонда папуасско-меланезийских популяций составляет самостоятельный кластер, который связан по происхождению с населением Австралии (рис. 4). Популяции промежуточных областей сочетают в своем генофонде в равных отношениях оба компонента. Так смешанными чертами, например, отличается генофонд населения Фиджи (рис. 4).

Рис. 4 Население Океании (Wollstein 2010). YRI — африканцы-йоруба, СEU — выборка населения из Центральной Европы, CHB — выборка китайцев-ханьцев из Пекина, JPT — выборка японцев, BOR — Выборка жителей Борнео, POL — общеполинезийская выборка (включает население Тувалу, Токелау, Самоа, Тонга, Ниуэ), FIJ — выборка меланезийской популяции с архипелага Фиджи, NGH — выборка населения из горных районов Новой Гвинеи. Зеленый — африканский кластер, темно-синий — европейский кластер, красный — восточноазиатский кластер, голубой — меланезийско-папуасский кластер

Структура населения по данным генетики полностью совпадает со структурой населения по данным антропологии. В населении Океании выделяются две основные групп. Хотя общие генеалогические связи этих двух групп населения Океании с остальными регионами Мира обозначаются достаточно ясно, само по себе это еще не может ничего сказать об истории заселения данного региона. Это также не дает никакой информации и о том откуда пришли предки полинезийцев и меланезийцев, какими путями они заселяли Океанию и в какой последовательности это происходило.

Откуда пришли предки жителей островов Тихого Океана?

Среди всех основных групп населения Океании меланезийцы и папуасы — самые ранние обитатели региона. Стоянки Бобонгара (60-38 тыс. лет), Иване-Вилакауф (46 тыс. лет) на Новой Гвинее и стоянки Ямбон (40 тыс. лет), Буанг-Мерабак (43 тыс. лет), Матекупкум (40 тыс. лет), Капона-на-Дари (40 тыс лет) — на примыкающем к Новой Гвинеи архипелаге Бисмарка (рис. 5), свидетельствуют, что западная часть Океании была заселена общими предками австралийских аборигенов и папуасов не позднее 40 тыс. лет (O’Connell 2015). Обособление предков папуасов и меланезийцев от предков австралийских аборигенов и их выделение в самостоятельную группу произошло согласно полногеномным данным 40-25 тыс. лет назад (Malaspinas 2016).

Рис. 5 Локализация образцов, собранных в Австралии и Меланезии (Malaspinas 2016). Звездочками и квадратами обозначены области, где были собраны образцы у современного населения (звездочками выделены новые образцы, квадратами — данные из предыдущих исследований). Кругами обозначены области древнейших археологических стоянок, возраст которых превышает 40 тысяч лет. Белым цветом выделены те стоянки, где получена информация по древней ДНК. Черным цветом показана локализация других стоянок, где информация по древней ДНК пока не получена. Зеленым цветом обозначены области прибрежных мелководий, которые были сушей во время периода последнего оледенения.

Полинезийцы — потомки следующей волны мигрантов. Они происходят от населения культуры Лапита, существовавшей в западной части Океании 4-3 тысячи лет назад (Bellwood 2004). Корни этой культуры уходят в островную зону Юго-Восточной Азии. Ее возникновение связано с экспансией австронезийских племен (Blust 1999). Кроме акватории Тихого Океана, переселения австронезийских мигрантов охватили Филиппины, Малайский архипелаг, всю территорию современной Индонезии и Мадагаскар. Согласно данным археологии (Bellwood 2005) и сравнительно-исторического языкознания (Gray 2009) отправная точка миграций австронезийцев — остров Тайвань, откуда 5,5 тыс. лет назад носители австронезийских языков стали расселяться в другие регионы мира (Kayser 2010).

Результаты данных генетики находятся в согласии с археологическими и лингвистическими реконструкциями (Kayser 2010). Тайваньское истоки полинезийского генофонда подтверждаются со стороны полногеномных маркеров (Lipson 2014) и маркеров Y-хромосомы (Mirabal 2012). Однако информация со стороны митохондриальной ДНК противоречива: одни данные свидетельствуют в пользу расселения австронезийских племен в Океанию со стороны Тайваня (Ko 2014), другие данные скорее свидетельствуют против тайваньской прародины протополинезийцев (Soares 2011). Однако и во втором случае истоки полинезийского митохондриального генофонда связаны однозначно связаны с населением островной зоны Юго-Восточной Азии (Soares 2011). Данные Соарес видимо указывают на вклад какой-то дополнительной миграции азиатского населения, которая происходила не только со стороны Тайваня, но и со стороны Индонезии и Филиппин (Soares 2011). Поэтому даже противоречащие результаты исследований митохондриальной ДНК не свидетельствуют еще сами по себе против гипотезы тайваньской прародины и тем более против версии происхождения протополинезийцев от австронезийских мигрантов.

Характер меланезийских и полинезийских миграций существенно отличался. Переселения австралийцев, папуасов и меланезийцев представляли собой типичные миграции общества каменного века. Они использовали преимущественно прибрежные сухопутные маршруты. Заселение Новой Гвинеи, стало для них возможным в период отступания береговой линии, когда значительная часть мелководий отсутствовала и большая часть водных преград отсутствовала. Дальние морские перемещения были для них недоступны. В силу чего, они не смогли заселить удаленные острова Океании. Переселение предков полинезийцев, имели иную природу. Носители археологической культуры Лапита, которую связывают с первыми группами протополинезийцев, имели развитые мореходные навыки, знали керамику и земледелие. Именно потомки носители культуры Лапита впервые приступили к освоению, прежде незаселенных окраинных островов Тихого Океана. Они принесли из Азии в Океанию кур и свиней, а также многие сельскохозяйственные растения. Раньше предполагалось, что с культурой Лапита в Океании впервые появилось земледелие. Но в последнее время накоплено немало свидетельств, о том, что некоторые навыки земледелия могли возникнуть в данном регионе, без влияния культурных инноваций со стороны Азии принесенных полинезийскими мигрантами. Так местные сорта саго (Kjaer 2004), хлебного дерева (Zerega 2004), ямса (Malapa 2005), и сахарного тростника (Grivet 2004) могут быть одомашнены на Новой Гвинее независимо.

Население Микронезии согласно данным митохондриальной ДНК имеет смешанные черты, сочетая в себе меланезийские и полинезийские компоненты (рис. 5). Но в нем выявляется следы влияния дополнительной миграции со стороны популяций Юго-Восточной Азии. Представители новой азиатской волны мигрантов принесли с собой навыки рисоводства. Интересно, что за пределами означенных островов культура риса отсутствует в других областях Океании (Vilar 2013). Все же история населения Микронезии пока еще не очень ясна и требует дополнительного изучения.

Итак, вырисовывается достаточно простая схема заселения Океании, где предки меланезийцев первыми заселяют данный регион 40 тыс. лет назад, а после 4 тыс. лет, во время второй волны миграции, австронезийское население, близкое восточноазиатским популяциям заселяет тихоокеанские острова. Но исчерпывает ли эта схема всю популяционную историю населения Океании? Безусловно, нет!

“Скоростной поезд” или “медленное плавание” — о чем рассказала древняя ДНК?

Одной из непонятных особенностей структуры населения Океании является то, что самые удаленные от евразийского континента группы восточной Океании имеют наибольшую долю компонента, родственного восточноазиатскому населению, при том, что у ближайших к Азии популяций его доля минимальна. К тому же учитывая, что полинезийские мигранты появились в Океании позднее, вклад более раннего меланезийского населения должен быть лучше выражен на окраинах региона. Одно из разумных объяснений этого факта состоит в том, что предки полинезийцев заселяли острова Полинезии в обход Меланезии. Но этому противоречат следующие факты. 1) Во всех популяциях современных полинезийцев присутствует примесь меланезийского населения (Scoglund 2016). Причем доля папуасско-меланезийского компонента очень велика и составляет ~20% даже у самых восточных, наиболее удаленных групп, таких как обитатели Гавайского архипелага (Kim 2012) и жители острова Пасхи (Moreno-Mayar 2014). 2) Первые памятники праполинезийской культуры Лапита обнаружены именно в Меланезии (Bellwood 2005, 2004).

Существуют 2 гипотезы заселения Океании, которые позволяют решить эти вопросы: гипотеза “скоростного поезда” (express train) и гипотеза “медленного плавания” (slow boat) (Kayzer 2010). Первая гипотеза, предполагает, что население культуры Лапита и производных от нее дочерних культур было связано преимущественно с прибрежными областями архипелагов. Это стимулировало ее носителей распространятся от острова к острову, заселяя незанятые территории. Данный процесс происходил быстро в результате чего, ушедшие на восток авангардные группы австронезийских мигрантов просто не успели смешаться с меланезийскими автохтонами в западной части Океании. Эта версия объясняет более высокую долю азиатского компонента на удаленных островах, однако не объясняет присутствие высокой доли меланезийского компонента в восточных популяциях Океании. Вторая гипотеза наоборот, предполагает медленное распространение азиатских переселенцев, при котором прибрежные жители успели смешаться с меланезийско-папуасским населением внутренних районов западных островов. Но в этом случае ожидался бы равномерный вклад азиатского и меланезийского компонента в популяциях Океании. Какая же модель ближе к истине?

Анализ древней ДНК из могильников культуры Лапита позволил дать ответ на этот вопрос. Образцы были собраны на архипелагах Вануату и Тонга, и имели возраст равный 3100–2700 и 2700–2300 лет соответственно. Они сравнивались с образцами современных жителей Восточной Азии и Океании (рис. 6).

Рис. 6 Образцы современного и древнего населения Океании, взятые в анализ (Scoglund 2016).

Рис. 7 Взаимная близость древнего (представлено выборкой культуры Лапита) и современного населения Океании и популяций Восточной Азии (Scoglund 2016).
Обозначения выборок те же, что и на предыдущем рисунке.

Оказалось, что в геномах из древних останков совершенно отсутствует папуасско-меланезийская примесь (Scoglund 2016). Если современные полинезийцы занимают промежуточное положение между популяциями Восточной Азии и Меланезии (Scoglund 2016), то носители культуры Лапита оказываются очень близки с современным восточноазиатским населением (рис. 7). Смешение с меланезийцами согласно данным биоинформатического алгоритма ALDER произошло 1200-1900 лет, т.е. уже после первичного заселения Океании носителями культуры Лапита. Учитывая, что до возникновения культуры Лапита удаленные острова Полинезии не были заселены людьми, появление меланезийского компонента могло появиться только за счет второй волны миграции со стороны западной части региона. В эту новую переселенческую волну могло быть вовлечено как само меланезийское население, так и метисированное население западных областей Океании. Поэтому можно допустить, что западные группы протополинезийцев, которые не ушли на восток в эпоху культуры Лапита, стали смешиваться с меланезийским населением, а какая-то новая причина стимулировала их расселяться в восточном направлении по следам первой миграции.

Следовательно, ни гипотеза “скоростного поезда” (express train), ни “медленного плавания” не отражает реальной истории заселения Океании. Гораздо ближе к истине некая синтетическая модель, которая предполагает быстрое распространение полинезийских мигрантов на первых этапах по модели “скоростного поезда”, смешение с меланезийцами западных полинезийских групп, и вторичное распространение метисированных западнополинезийских групп по маршруту первой переселенческой волны (Рис. 8) (Scoglund 2016).

Рис. 8 Реконструкция популяционной истории Океании
1) (левый верхний рисунок) Заселение западных областей Океании предками папуасов и Австралийских аборигенов, 2) (правый верхний рисунок) заселение Западной Океании новой волной мигрантов, близкой восточноазиатскому населению, двигавшихся со стороны Тайваня, 3) (левый нижний рисунок) смешение групп восточноазиатского населения, оставшихся во время первой волны расселения по островам в западной части ареала с населением близким современным папуасам и меланезийцам, 4) (правый нижний рисунок) распространение на восток второй волны мигрантов, которая возникла в ходе смешения на третьем этапе.

У предков полинезийцев после брака мужья переходили жить в дом родителей невесты

Интересно, что в формировании населения Океании важную роль сыграла матрилокальность — социальный институт при котором жених после заключения брака уходит жить в дом родителей невесты. Предполагается, что этот тип брачного поселения был изначально характерен для всех австронезийцев (Jordan 2009). В пользу этого свидетельствуют данные митохондриальной ДНК и Y-хромосомы, описывающие соответственно историю женского и мужского населения (Kayzer 2006). 96% митохондриальных вариантов полинезийцев имеют азиатское происхождение, а 60% Y-хромосомных вариантов в их генофонде представлено меланезийскими вариантами (рис. 9). Интересно, что в случае большинства меланезийских и папуасских популяций ничего подобного не наблюдается. В их генофонде преобладают местные варианты митохондриальной ДНК и Y-хромосомы (Рис. 9). Таким образом выявлен след выраженного миграционного потока от меланезийских популяций к полинезийским, который происходил через посредство мужского населения. Влияние в обратную сторону было ограниченным, оно охватило только некоторые прибрежные группы меланезийцев (Kayzer 2006).

Следовательно, ядро женского населения полинезийцев целиком сформировалось на основе генофонда азиатских переселенцев. Более половины мужского населения полинезийской популяции сложилось за счет вклада чужаков, в результате активного переселения женихов в полинезийские поселки из окружающих меланезийских общин.

Учитывая, что у носителей культуры Лапита не было примеси папуасско-меланезийского компонента, данные события происходили уже в послелапитский период среди западных групп полинезийцев, которые не участвовали в заселении удаленных островов Океании во время первой миграционной волны. Данные митохондриальной ДНК и Y-хромосомы, подтверждают четырехэтапную историю заселения Океании, которая была восстановлена с привлечением данных древней ДНК.

Рис. 9 Вклад восточноазиастких и меланезийских линий по данным Y-хромосомы и митохондриальной ДНК (Kayzer 2006)
Верхний ряд — данные Y-хромосомы. Нижний ряд — данные митохондриальной ДНК
Левый столбец — вклад восточноазиатских линий. Справа — меланезийско-папуасских

Как инки повлияли на генофонд Острова Пасхи

Особый интересный аспект представляет заселение острова Пасхи. Ряд фактов, таких как присутствие американских сортов батата и тыквы-горлянки, убедительно указывает на какие-то связи с южноамериканским континентом (Ballard 2005, Green 2000). Тур Хейердал даже предполагал, что остров Пасхи заселялся со стороны Америки и был, как уже говорилось, отправной точкой в заселении Океании (Heyerdahl 1952). Но согласно данным генетики основная часть генофонда современных жителей острова Пасхи (∼76%), сформирована полинезийским компонентов, связывающим пасхальцев с остальным населением Океании, а, в конечном счете, также и с населением Восточной Азии (рис. 10). Поэтому пасхальцы (или иначе рапануйцы) — несомненно потомки полинезийских мореходов, и остров Пасхи заселялся однозначно с запада, а не со стороны Южной Америки (Moreno-Mayar 2014). Следы американского влияния, не отрицают возможностей культурных контактов между островом Пасхи и Новым Светом и наличия индейского мореплавания в доколумбовое время. Но сами по себе культурные контакты еще не означают популяционных связей между населением этих регионов.

Все же, кроме заметной европейской примеси (∼16%) в генофонде пасхальцев, выявляется и “индейский” компонент, характерный для коренного населения Америки, чья доля составляет примерно ∼8% (Moreno-Mayar 2014) (рис. 10). Означает ли это, что индейцы тоже внесли свою лепту в заселении Океании? Совершенно не обязательно возможны и иные интерпретации. Появление у жителей острова Пасхи компонента характерного для коренного населения Америки можно связать с влиянием чилийских переселенцев, которые несут значимую долю “индейского” компонента (Homburger 2015). Однако специальное биоинформатическое моделирование, показало, что появления “индейской” примеси в генофонде современных рапануйцев относится к доколумбовому времени и датируется XIII-XV вв. (Moreno-Mayar 2014). Это время как раз совпадает с периодом существования империи инков. Обращает на себя внимание, что смешение с европейцами датируется второй половиной 19 века, а сам остров был открыт европейским мореплавателем Якобом Роггевеном только в 1722 году (Moreno-Mayar 2014). Получается, что Тур Хейердал кое в чем все-таки был прав! Но, те мне менее, нужно обратить внимание, что вклад индейского населения в генофонде рапануйцев не очень велик, а в масштабах всей Океании он ограничен только островом Пасхи. Поэтому индейские миграции, вопреки мнению Тура Хейердала не оказали никакого существенного влияния на формирование населения тихоокеанских островов. Вряд ли в древности существовала какая-то мощная миграционная индейская волна, подобная полинезийской или меланезийской. Влияние со стороны инков на популяцию пасхальцев — не более чем интересный, но локально ограниченный эпизод взаимодействия между населением Америки и Океании.

Рис. 10 Вклад коренного населения Америки в генофонд жителей острова Пасхи (Moreno-Mayar 2014)
CEU —выборка населения из Центральной Европы, CHB — выборка китайцев-ханьцев из Пекина,
Rapa Nui — жители острова Пасхи. Синий — европейский кластер, Желтый — меланезийско-папуасский кластер, Красный — кластер характерный для коренного населения Америки, Розовый — кластер характерный для восточноазиатского и полинезийского населения.

Заключение

Если резюмировать все сказанное выше, то в популяционной истории населения островов Тихого Океана можно выделить 5 основных этапов.

1. Вначале, 40 тысяч лет назад, произошло заселение западных областей Океании предками папуасов и австралийских аборигенов, которое завершилось разделением на предков папуасов и австралийских аборигенов.
2. После 4 тысячи лет назад новая волна мигрантов близкая восточноазиатскому населению стала заселять тихокеанские острова со стороны Тайваня. Ее представители были связаны с носителями австронезийских языков. Представители этой волны впервые заселили удаленные от материка острова Тихого Океана. Расселение происходило быстро и ушедшие в восточную Океанию группы не успели смешаться с папуасско-меланезийским населением.
3. Потомки  тех групп восточноазиатских переселенцев, которые остались в западной части Океании, стали постепенно метисироваться с меланезийцами. Важную роль в этом сыграли обычаи матрилокальности, которые стимулировали переселение меланезийских мужчин в полинезийские общины. Это привело к появлению в генофонде западных полинезийцев ощутимой примеси папуасско-меланезийского компонента. У прибрежных групп меланезийцев этот процесс вероятно опровождался сменой папуасских языков, на которых изнчально говорили их предки на австронезийские.
4. 1200-1900 лет назад метисированное полинезийско-меланезийское население, стало распространяться из западной Океании на восток по следам первой миграции полинезийцев. Влияние этой переселенческой волны достигло наиболее удаленных областей региона: острова Пасхи и Гавайского архипелага, увеличив долю меланезийского компонента в восточных популяциях Океании до 20%.
5. 500-700 лет назад, культурные контакты между населением острова Пасхи и населением империи инков привели к небольшому популяционному влиянию на генофонд пасхальцев со стороны индейского населения Южный Америки.

Библиография

1. Культура народов Австралии и Океании / Институт этнографии им. Н.Н. Миклухо-Маклая АН СССР; отв. Ред Л.П. Потапов, отв. ред. вып. Н.А. Бутинов, Р.Ф. Итс. — Ленинград: Наука. Ленингр. отд-ние, 1974. — 250 с.:
2. Ballard, C., Brown, P., Bourke, R.M., Harwood T. The Sweet Potato in Oceania: A Reappraisal // Oceania Monograph 56/Ethnology Monographs 19. 2005. Sydney: University of Sydney.
3. Bellwood P, Dizon E. The Batanes archaeological project and the Out of Taiwan hypothesis for Austronesian dispersal // Journal of Austronesian Studies. 2005. Vol. 1, N.1. P. 1-32.
4. Bellwood, P. The origins and dispersals of agricultural communities in Southeast Asia. In Southeast Asia: From Prehistory to History. 2004. London: Routledge Curzon. P. 21–40
5. Blust R. Subgrouping, circularity and extinction: some issues in Austronesian comparative linguistics // Symp Ser Inst Linguist Acad Sin. 1: 1999. P. 31–94
6. Green, R. A range of disciplines support a dual origin for the bottle gourd in the Pacific // J. Polyn. Soc. 2000. Vol. 109. P. 191–198.
7. Gray R.D., Drummond A.J., Greenhill S.J. Language phylogenies reveal expansion pulses and pauses in Pacific settlement // Science. 2009. Vol. 323. P. 479–483.
8. Grivet L., Daniels C., Glaszman J.C., D’Hont A. A review of recent molecular genetics evidence for sugarcane evolution and domestication // Ethnobot. Res. Applic. 2004. Vol.2. P. 9–17.
9. Heyerdahl, T. American Indians in the Pacific: The Theory Behind the Kon-Tiki Expedition 1952. London: Allen & Unwin. 821 p.
10. Homburger JR, Moreno-Estrada A, Gignoux CR, Nelson D, Sanchez E, Ortiz-Tello P, Pons-Estel BA, Acevedo-Vasquez E, Miranda P, Langefeld CD, Gravel S, Alarcón-Riquelme ME, Bustamante CD. Genomic Insights into the Ancestry and Demographic History of South America // PLoS Genet. 2015. Vol 11, N 12: e1005602.
11. Jordan, F. M., Gray, R. D., Greenhill, S. J. & Mace, R. Matrilocal residence is ancestral in Austronesian societies // Proc. R. Soc. Lond. B. 2009. Vol.276. P. 1957–1964.
12. Katayama K. Polynesians the hypermorphic Asiatics – a scenario on prehistoric mongoloid dispersals into Oceania // 1996, Vol. 104, N1. P. 15-30.
13. Kayser M. The human genetic history of Oceania: near and remote views of dispersal // Curr Biol. 2010. Vol. 20, N4). P.194-201
14. Kayser M, Lao O, Saar K, Brauer S, Wang X, Nürnberg P, Trent RJ, Stoneking M. Genome-wide analysis indicates more Asian than Melanesian ancestry of Polynesians // Am J Hum Genet. 2008. Vol. 82, N 1. P. 194-198.
15. Kayser M, Brauer S, Cordaux R, Casto A, Lao O, Zhivotovsky LA, Moyse-Faurie C, Rutledge RB, Schiefenhoevel W, Gil D, Lin AA, Underhill PA, Oefner PJ, Trent RJ, Stoneking M.Melanesian and Asian origins of Polynesians: mtDNA and Y chromosome gradients across the Pacific // Mol Biol Evol. 2006. Vol. 23, N 11. P. 2234-2244.
16. Kim SK, Gignoux CR, Wall JD, Lum-Jones A, Wang H, Haiman CA, Chen GK, Henderson BE, Kolonel LN, Le Marchand L, Stram DO, Saxena R, Cheng I. Population genetic structure and origins of Native Hawaiians in the multiethnic cohort study // PLoS One. 2012. Vol.7, N 11:e47881.
17. Kjaer A., Barfod A.S., Asmussen C.B., Seberg O. Investigation of genetic and morphological variation in the sago palm (Metroxylon sagu; Arecaceae) in Papua New Guinea // Ann. Bot. (Lond.) 2004. Vol. 94. P. 109–117.
18. Ko AM, Chen CY, Fu Q, Delfin F, Li M, Chiu HL, Stoneking M, Ko YC. Early Austronesians: into and out of Taiwan // Am J Hum Genet. 2014. Vol. 94, N 3. P. 426-436.
19. Lipson M, Loh PR, Patterson N, Moorjani P, Ko YC, Stoneking M, Berger B, Reich D. Reconstructing Austronesian population history in Island Southeast Asia // Nat Commun. 2014 Vol. 5 :4689.
20. Malapa R., Arnau G., Noyer J.L., Lebot V. Genetic diversity of the greater yam (Dioscorea alata L.) and relatedness to D. nummularia Lam. and D. transversa Br. as revealed with AFLP markers // Genet. Resour. Crop Evol. 2005. Vol. 52. P. 919–929.
21. Malaspinas AS, Westaway MC, Muller C, Sousa VC, Lao O, Alves I, Bergström A, Athanasiadis G, Cheng JY, Crawford JE, Heupink TH, Macholdt E, Peischl S, Rasmussen S, Schiffels S, Subramanian S, Wright JL, Albrechtsen A, Barbieri C, Dupanloup I, Eriksson A, Margaryan A, Moltke I, Pugach I, Korneliussen TS, Levkivskyi IP, Moreno-Mayar JV, Ni S, Racimo F, Sikora M, Xue Y, Aghakhanian FA, Brucato N, Brunak S, Campos PF, Clark W, Ellingvåg S, Fourmile G, Gerbault P, Injie D, Koki G, Leavesley M, Logan B, Lynch A, Matisoo-Smith EA, McAllister PJ, Mentzer AJ, Metspalu M, Migliano AB, Murgha L, Phipps ME, Pomat W, Reynolds D, Ricaut FX, Siba P, Thomas MG, Wales T, Wall CM, Oppenheimer SJ, Tyler-Smith C, Durbin R, Dortch J, Manica A, Schierup MH, Foley RA, Lahr MM, Bowern C, Wall JD, Mailund T, Stoneking M, Nielsen R, Sandhu MS, Excoffier L, Lambert DM, A genomic history of aboriginal Australia // Nature. 2016. Vol. 538, N 7624. P. 207–214.
22. Mirabal S, Herrera KJ, Gayden T, Regueiro M, Underhill PA, Garcia-Bertrand RL, Herrera RJ. Gene. Increased Y-chromosome resolution of haplogroup O suggests genetic ties between the Ami aborigines of Taiwan and the Polynesian Islands of Samoa and Tonga // 2012. Vol. 492, N 2. P.339-348.
23. Moreno-Mayar JV, Rasmussen S, Seguin-Orlando A, Rasmussen M, Liang M, Flam ST, Lie BA, Gilfillan GD, Nielsen R, Thorsby E, Willerslev E, Malaspinas AS. Genome-wide ancestry patterns in Rapanui suggest pre-European admixture with Native Americans.// Curr Biol. 2014 Vol. 24, N 21. P. 2518-2125.
24. O’Connell J.F., Allen J. The process, biotic impact, and global implications of the human colonization of Sahul about 47,000 years ago // J. Archaeol. Sci. 56, 73–84 (2015). Vol. 56. P. 73–84.
25. Pietrusewsky M., Chang C-F Taiwan aboriginals and peoples of the Pacific-Asia region: multivariate craniometric comparisons // Anthropological Science. 2003, Vol. 111, N3. P. 293-332.
26. Skoglund P, Posth C, Sirak K, Spriggs M, Valentin F, Bedford S, Clark GR, Reepmeyer C, Petchey F, Fernandes D, Fu Q, Harney E, Lipson M, Mallick S, Novak M, Rohland N, Stewardson K, Abdullah S, Cox MP, Friedlaender FR, Friedlaender JS, Kivisild T, Koki G, Kusuma P, Merriwether DA, Ricaut FX, Wee JT, Patterson N, Krause J, Pinhasi R, Reich D. Genomic insights into the peopling of the Southwest Pacific // Nature. 2016. Vol. 538, N 7626. P. 510-513
27. Soares P, Rito T, Trejaut J, Mormina M, Hill C, Tinkler-Hundal E, Braid M, Clarke DJ, Loo JH, Thomson N, Denham T, Donohue M, Macaulay V, Lin M, Oppenheimer S, Richards MB. Ancient voyaging and Polynesian origins // Am J Hum Genet. 2011. vol. 88, N 2. P.239-247
28. Vilar MG., Chan C.W, Santos D.R, Lynch D., Spathis R., Garruto R.M., Lum J.K. The Origins and Genetic Distinctiveness of the Chamorros of the Marianas Islands: An mtDNA Perspective // Am J Hum Biol. 2013 Vol. 25, N 1. P. 116–122.
29. Wollstein A, Lao O, Becker C, Brauer S, Trent RJ, Nürnberg P, Stoneking M, Kayser M. Demographic history of Oceania inferred from genome-wide data // Curr. Biol. 2010. Vol. 20. P.1983–1992
30. Zerega NJ, Ragone D, Motley TJ. Complex origins of breadfruit (Artocarpus altilis, Moraceae): implications for human migrations in Oceania // Am J Bot.. 2004. Vol 91, N 5. P.760-766.

История про то, как я дошла до такой жизни, что в августе уеду делать PhD в Копенгаген в Center for Biosustainability

Немного бэкграунда: этим летом я заканчиваю магистратуру на биофаке СПбГУ и почти четыре года работаю в лаборатории иммуннофармакологии НИИ Особо чистых биопрепаратов. И мне все очень нравится: и работа, и учеба (хотя и c оговорками), и жизнь в Петербурге вообще. Не будь ситуация с наукой на родине столь сложная, я б никуда не думала уезжать. Посмотрим, что получится дальше.

Бакалавриат на биофаке

До сих пор помню ночь, когда я выбрала биологию, приехав с мамой из Ижевска подавать оригинал аттестата при поступлении в университет. Учителя говорили, что надо ехать учиться в столицы, а часть друзей на год старше меня туда уже уехали. Так что выбор Петербурга был понятен, а родители не были против. По ЕГЭ я прошла везде, где хотела (Первый Мед, медфак СПбГУ, фармакадемия и биофак), и мучалась с выбором.

Ключевыми в ту ночь стали три момента:

• На биофаке уже училась моя подруга из Ижевска, которая как раз съездила на практику на Белое море и восторженно рассказывала мне о том, как это прекрасно.
• В тот момент я читала «Рождение сложности» Маркова и была просто в невероятном экстазе от того, как мне нравилась эта книга, и вообще то, что творится в современной биологии (хотя в школе я ей почти не интересовалась).
• Разговор с мамой в ту ночь, когда она сказала — делай то, что считаешь правильным. Наплевав на папино мнение, который вообще не понимал, что за биофак вдруг, и на то, что мама врач, и на то, что я знала, что такое быть врачом и не знала почти ничего о том, что такое быть биологом и ученым, я унесла аттестат на биофак. О чем ни капли не пожалела ни разу.

Первые два курса были праздником для души и мозгов, потому что в универе (в 12 коллегиях, центр города, дворцовая набережная!) была куча дисциплин от зоологии беспозвоночных и ботаники до физики, генетики и биохимии. Было где развернуться и чему поучиться. А уж как классно жить в Петербурге человеку, который, знаете, весьма интеллигентен с виду и любит погулять по музеям, концертам, красивым местам и пообщаться с умными людьми, рассказывать не нужно.

И вот на втором курсе я стала думать, чем заняться в науке-то. Вполне серьезно думала уйти на зоологию беспозвоночных, ибо люди там хорошие и все эти безумные штуки с трихоплаксом в аквариуме и беломорскими практиками будоражили воображение. Но вот как-то весной я услышала от подруги подруги, что она работает в лаборатории иммунофармакологии. И меня привлекло само слово. Я понятия не имела, чем там люди занимаются, но казалось что а) иммунология — это круто и интересно, б) фармакология это что-то практическое, что может приносить ощутимую пользу народу, а не просто знание.

Пришла в лабораторию весной второго курса, а мне сказал мой нынешний уже научный руководитель — рано еще, приходи на третьем. Кажется, я немного расстроилась тогда (что глупая наверное и меня не возьмут), но меня зацепило то, что он успел мне показать за те полчаса в лаборатории (и его кабинет с кучей странного всего на стенах). Я даже успела уйти в другую лабу, где сидели старушки, пили чай и обсуждали детей, поняла, что фигня это полная, и решила убежать оттуда не попрощавшись. И пришла в НИИ ОЧБ на третьем курсе, что круто изменило жизнь и что невероятно хорошо, и я в полном восторге от нашей лаборатории.

Первое что я делала, когда пришла в лабу — мыла окна. Но мыть окна я люблю, а там просто заканчивался ремонт, так что помощь была нужна. А потом понемногу стала учиться всему, что люди там умеют, приходила раза два в неделю на 2-3 часа, и первое время почему-то не особо включалась в жизнь лаборатории и общалась с людьми. А зря. Потому что главное, что у нас есть — это люди. Кому интересно, как выбрать лабораторию, я скажу — смотрите на энтузиазм людей. Таких прекрасных людей, как в лаборатории иммунофармакологии, сложно где-то еще найти. Это во многом заслуга начлаба, который удивительным образом умеет поверить и разглядеть правильное даже в студенте, который пришел ничего не понимающий на втором курсе.

Пусть у нас не куча супер-современного оборудования, но все работает и не стоит в пупырке (как говорится, не в масс-спеках счастье), а научная мысль летает и чувствуется та магическая атмосфера, описанная еще Стругацкими в «Понедельнике». Тут есть то, для чего (как выяснилось) в датском есть специальное слово Arbejdsglæde – счастье на работе.

Крутые повороты

Важно понимать: если хотите стать хорошим специалистом, надо много работать и учиться (почитайте Андерса Эрикссона по этому поводу). А потом, если ты хорошо проявил себя, будет все интереснее. Летом после третьего курса, по дороге в электричке в Выборг, где мы провели отличные выходные в палатках, я узнала, что поступила в Институт биоинформатики. И это еще один крутой поворот, который открыл новые горизонты. Программу для биологов открывали в том году в первый раз, поэтому еще неизвестно было, что получится из этого всего. Но получилось здорово. Пускай сейчас курсы там намного продвинутее и учат биоинформатике больше и лучше, но в тот год, мне кажется, собралась отличная команда, в которой каждый был уникален. По сути, это был просто взрыв в плане новых знакомств, которые очень важны и нужны, а также профессионального развития. И хотя я и не переключилась полностью на биоинформатику после окончания ИБ (и до сих пор думаю, что я не смогу полностью уйти из мокрой биологии), год, проведенный там, был просто прекрасен.

А после ИБ пошло-поехало. Летняя школа Русского репортера, где я познакомилась с Викой Коржовой и кучей замечательных людей, где мы писали научные статьи в палатке на берегу Волги и придумывали журнал «Кота Шредингера», которого можно встретить (почти) в каждом газетном киоске. Два интенсива FutureBiotech в Москве, научный неворкинг и вот это все. Студенческая конференция в Лейдене в Голландии — как окажется, Лейден тоже будет не случайным.

Магистратура

Но вернемся в лабораторию и университет. Я пошла в магистратуру биофака СПбГУ и сменила кафедру с цитологии на биохимию. Смена кафедры — решение правильное, потому что можно развиваться в новом направлении. Смысл учебы в магистратуре не в том, что ты получишь новые знания в универе (ты и так уже знаешь все важное после четырех лет, если учился сам), а в том, что у тебя больше времени на работу в лаборатории и можно реально окунуться в научную жизнь и ездить на конференции.

В лаборатории я осталась, но сменила тему с получения рекомбинантных белков на их анализ, а именно изучение их гликозилирования. Смена темы — тоже правильное решение, хотя когда я соглашалась на эту тему, я и не представляла, что меня ждет. Как выяснилось, гликозилированием в Питере никто не занимался (а это отдельная вообще наука), так что это был challenge тот еще для свежего бакалавра. Но если мозги есть, руки есть и есть поддержка со стороны лаборатории, то все норм.

И вот, работая со своей темой на первом курсе магистратуры, я читала статьи, и работы одной лаборатории мне очень нравились — они делали то, что я хотела бы сделать для своего объекта. Лаборатория эта в Амстердаме, а заведует ей профессор Сомсен. И вот погуглила я этого профессора и оказалось, что он будет на конференции в Хельсинки в сентябре. Петербург и Хельсинки, все понятно, близко и недорого, тема конференции очень кстати, надо ехать. На ней оказалось, что я не только единственный студент из России, но и единственный студент-магистр — а там собрались настоящие мэтры в своей области. Организация конференции тоже была правильная — двести человек закинули на остров с красивой природой между Эспоо и Хельсинки, так что место для того, чтобы пообщаться с людьми в неформальной обстановке было отличное. Вот так мы и гуляли ночами с профессорами и их студентами по берегу залива, ходили в бары и разговаривали после докладов, так что за три дня стали как старые добрые друзья.

В том же сентябре мне посчастливилось съездить на крупный симпозиум по гликобиологии в Хорватии (возвращаясь к вопросу поддержки от научного руководителя, который оплатил не самый дешевый взнос и поездку обычному студенту). Формат там был совсем иной — море, куча именитых ученых в пятизвездочном отеле и самое значительное событие для тех, кто как-то связан с гликозилированием за два года. Тут уже не было такой душевной семейной атмосферы, какая была в Хельсинки. Зато можно было столько всего послушать нового, посмотреть на широко известных в узких кругах людей и искупаться в море. Искупавшись, я простыла, поэтому знакомиться с кем-то у меня было мало сил, но все равно это было отличное мероприятие и природа в Хорватии сказочная.

Перепутье

И вот спустя пять лет в универе настал вопрос, что дальше делать. Мне правда доставляет удовольствие то, что я делаю, и я думаю, что это получается у меня хорошо, поэтому я решила продолжить свою жизнь в науке. В ноябре мне написала девушка-постдок из лаборатории Сомсена, с которой мы познакомились в Хельсинки, что у них появилась позиция для PhD-студента по Европейской программе GlyCoCan по исследованию гликозилирования онкомаркеров. Я понимала, что если я пришлю им CV и мотивационное письмо, то 80%, что они меня возьмут (нужный бэкграунд + личное знакомство делают свое дело). Только вот я не знала, хочу ли я. Меня настолько устраивала жизнь и работа, что не хотелось ничего менять. До самого дедлайна я сомневалась, но все-таки отправила письмо. Ключевые моменты: разговор по душам по поводу будущего с научным руководителем, разговор с друзьями/знакомыми о том, стоит ли вообще ехать на PhD в Европу. Вывод: да, стоит, потому что это новый опыт, а если хочется оставаться в науке какое-то время еще, то определенно стоит.

Отправив письмо голландцам, я решила податься еще на две позиции (посмотреть, что будет): в CeMM в Австрии и Copenhagen Bioscience PhD Programme в Дании. В CeMM я прошла видео-интервью, но на интервью в Вену не позвали, а вот в Копенгаген пригласили приехать пообщаться. Голландцы после скайпа тоже написали — приезжай на один день на интервью, а я, пользуясь случаем, попросилась к ним на неделю сделать эксперимент для своей магистерской в их лаборатории. И вот апрель у меня стал месяцем поездок.

Приезжаешь в Амстердам и чувствуешь, что все почти как в Петербурге, родное. И люди в лаборатории уже знакомые, так что даже Сомсен сказал, что «удивительно — ты у нас первый день, а уже как будто своя». Тот проект, на который они искали студента, довольно уникальный — он между двумя лабораториями в Амстердаме и Лейдене, который занимаются как раз теми областями, в которых я специализировалась в ходе магистратуры. Оба профессора — Вюрер в Лейдене и Сомсен в Амстердаме — прекрасные и открытые люди, с которыми легко и приятно общаться, так что интервью с ними прошло в расслабленной обстановке обычной беседы. В общем, та неделя в Амстердаме была отличным опытом, потому что я увидела, как устроены лаборатории мирового класса, поработала в одной из них, пообщалась с людьми и пожила в городе не как турист, а почти как настоящий студент.

И все было бы прекрасно, если б не моя особенность сомневаться во всем. Голландцы уже в день интервью сказали мне, что я им подхожу и они будут рады, если я присоединюсь к их команде. И я была готова все бросить, не ехать в Данию, а просто согласиться на их предложение. В итоге все-таки согласилась, при этом попросив дать еще время для окончательного решения, чтобы съездить в Копенгаген и убедиться, что в Амстердаме лучше. Голландцы неохотно, но согласились дать мне это время. Что им оставалось делать.

В Дании все было по-другому. Их PhD программа подразумевает, что студент поступает не к конкретному профессору, а в научный центр, где он может после ротаций выбрать лабораторию и тему проекта. В программе участвует четыре центра, которые спонсируются Novo Nordisk Foundation — фондом фармкомпании Novo Nordisk. После отбора заявок (CV + диплом + рекомендации + мотивация + IELTS) на интервью они пригласили 32 кандидата (из 300 заявок) на 16 мест (по 4 в каждом центре), и за два дня провели экскурсии по этим центрам и собственно интервью. Оно состояло из двух частей. Первая — одно большое собеседование с девятью членами комиссии из разных научных центров, где просили критически разобрать статью и спрашивали обычные HR-вопросы, например, кем вы себя видите через пять лет и что вам нравится в своей работе. Второе — беседа с отдельными руководителями лабораторий о том, чем они занимаются. Два этих дня были довольно изнурительными (но ребята были хорошие опять же), погода в Копенгагене и сам город мне понравился меньше Амстердама, так что улетая оттуда я была уверена, что не вернусь туда. Но…

Через неделю после интервью из Дании прислали письмо с предложением о позиции. И знаете что — выбирать из двух отличных предложений это стресс еще тот. Голландия привлекала уютом и тем, что все знакомое там уже. Но вот сам PhD проект как-то не впечатлял. Дания привлекала интересным научным центром и работами, которые они там делают, но не было того чувства комфорта, которое было в Амстердаме. В итоге в ход снова пошли разговоры с людьми с вопросами «как выбрать-то?». Ровесники в основном говорили — выбирай Амстердам, круто жить там. Те, кто старше, говорили — выбирай, где перспективнее работа. Измучив себя и окружающих, я в итоге написала сложное (но по-моему оно получилось хорошее) письмо с отказом голландцам с надеждой, что мы останемся в хороших отношениях. И решила поехать в Копенгаген.

Понимая, что я на самом деле подставила голландцев, я предложила им взять на мое место подругу, которая, в отличие от меня, давно уже хотела уехать на PhD заграницу, но что-то у нее все не получалось. Смело, но я думаю, все получится — ее позвали приехать на интервью в Амстердам, а вы знаете, к чему это может привести.

UPD: И собственно к тому все и привело. Удивительная история — пристроить и себя, и подругу одним махом.

Failures

Рассказ будет неполным без историй провалов. Я пыталась подаваться на летние научные школы четыре года — и ни разу не прошла. После третьего курса это были EPFL, Amgen Scholars Program in the Karolinska Institutet, Rockefeller University Summer Undergraduate Research Fellowship (SURF), и везде мне отказали (видимо у них были кандидаты получше, а мотивационные письма мои тогда были слабыми). После четвертого — летняя школа по биоинформатике от ИБ (туда я, как выяснилось позже, была overqualified). После первого курса магистратуры — RSSSO (видимо, им нужен был человек, либо очень хорошо понимающий статистику/математику, либо тот, у кого работа c R является значительной частью его текущего проекта, а у меня это было не так). После второго курса магистратуры — летняя школа в Утрехте, которую внезапно отменили после дедлайна, потому что получили мало заявок (как это вообще возможно, я до сих пор не понимаю). Это нормально, что иногда что-то не получется, и не стоит страдать, если вас куда-то не взяли, всегда можно найти себе другое развлечение на лето :)

P.S. Бластим проводит консультации по карьере в науке для для студентов и аспирантов. Записаться

Нас часто спрашивают, как стать биоинформатиком. Кроме списка «Где учиться», мы составили список слов, которые нужно знать (а лучше — понимать) начинающему биоинформатику, чтобы вести светские беседы:

1. Статистика: случайные величины, математическое ожидание и дисперсия, распределения, виды распределений (равномерное, биномиальное, геометрическое, гипергеометрическое,  пуассоновское, нормальное,  хи-квадрат), pvalue, нулевая гипотеза, статистические критерии (Стьюдента, Фишера, Уилкоксона, Манна-Уитни, Колмогорова, гипергеометрический тест), дисперсионный анализ, ANOVA, корреляции (Пирсона, Спирмена).
2. Машинное обучение: тестовая выборка, обучающая выборка, формула Байеса, (обобщенные) линейные модели, регрессия, классификация, кластеризация, k-means, метод опорных векторов (SVM), random forest, нейронные сети.
3. Анализ данных: нормализация, методы нормализации, проверка на нормальность, PCA/MDS-анализ, аутлаеры, бутстреппинг, FDR, fold change, pvalue adjusted (B, BH, Holm), enrichment analysis.
4. Графики: boxplot, barplot, scatter plot, PCA, MDS, heatmap, volcano plot
5. Биология: SNP, аллель, гетерозигота, выравнивание, покрытие, филогенетические деревья, дифференциальная экспрессия/сплайсинг/whatever, tissue/organ/human/whatever-specific.

Что мы забыли? Пишите в комментариях!